— Так точно, господин гауптштурмфюрер!

— Тогда объясните мне, как достигается такая полная идентичность? Точнее, помогите мне разобраться в некоторых неясных деталях. Прежде всего меня интересует происхождение машины. Вы меня поняли, Карстнер?

— Никак нет, господин гауптштурмфюрер. Не знаю, о какой машине идет речь.

— Цените мое доброе отношение, Карстнер. Я ведь не спрашиваю вас о людях. Меня интересует только машина! Я знаю, что вы ни за что не назовете имен тех, кто скрывался в подвале дома номер три по …штрассе. Ведь верно?

«Пронюхали, гады! Или кто выдал?.. Человек с седыми висками не сказал им ничего… Это ясно. Иначе бы они не стали возиться со мной…»

— Я ценю ваше мужество, Карстнер. Вы настоящий германец, который ни при каких обстоятельствах не предаст друзей. Никому ваша откровенность повредить не может. В противном случае я, кавалер рыцарского креста, не стал бы… допрашивать такого человека, как вы. Разговор идет только о машине и о вашей личной судьбе. Будьте себе другом, а я вам друг.

— Но я не знаю никакой машины! Я ее и в глаза не видал! — Впервые говорю правду эсэсовцу, даже противно.

— У меня ангельское терпение, Карстнер. А я еще устроил скандал гамбургским парням за грубое обращение с вами. Простите их, Карстнер, они не столь терпеливы, как я… Может, вас связывает обязательство хранить тайну? Тогда скажите мне об этом прямо, и я перестану вас спрашивать. Такие люди, как мы с вами, умеют хранить тайны… Но я ведь даже не спрашиваю вас о схеме включения машины в сеть! Я знаю схему. Эта вот пачка фунтов получена нами на машине. Можете скрыть от меня и тайну удивительного сходства. Согласен! Хотя меня она очень интересует, как… профессионала, или, точнее, как художника.

Он замолчал и уставился мне в переносицу холодным невидящим взглядом. Я старался не отвести глав. Он смотрел долго. Зрение заволокло туманом. Откуда-то из глубины всплывали едкие, щекочущие слезы.

— Что нужно сделать, чтобы получить банкноты с разными номерами?

Вопрос прозвучал, как удар хлыста. Я с наслаждением сжал веки и переморгал слезы.

— Вы поедете со мной, Карстнер. Сейчас вам принесут приличную одежду. Я докажу вам мои добрые намерения. Больше я ни о чем не стану вас спрашивать. Вы будете жить в замке, не зная никаких тревог и лишений… В общем увидите сами.

Он собрал со стола документы и деньги. Тщательно уложил их в огромный бумажник, который засунул в блестящий планшет отличной скрипучей кожи. Зажав планшет под мышкой, он вышел из комнаты. Впервые за все время пребывания в бараке N_19 я остался один. Совсем один. И никто на меня не смотрел…

…За мной медленно и бесшумно закрылись оплетенные колючей проволокой ворота Заксенхаузена. Моя длинная тень легла на теплую, выбеленную летним солнцем землю. В раскаленной голубизне дрожало слепящее солнце. Нахохлившиеся воробьи купались в тонкой, как мука, пыли. Я жадно втянул воздух. Он пах странной и горькой гарью. Лагерь смерти был у меня за спиной, но крематория я не избегнул.

Скоро он станет для меня желанным избавлением. Недаром они говорят, что смерть еще надо заслужить.

— Чего вы ждете? Садитесь в машину — и прочь отсюда. — Гауптштурмфюрер указал на стоявший у ворот открытый «мерседес-бенц». — Чего вы так озираетесь? Охраны не будет. Мы поедем вдвоем.

Он предупредительно открыл дверцу.

— Садитесь сзади. Так вам будет свободнее.

Сначала я не поверил ему, но, взглянув на этого молодого сытого верзилу в сто девяносто сантиметров, понял, что ему нечего опасаться изможденного хефтлинка, развалину, доходягу. Даже сзади я был ему не страшен. Он мог убить меня щелчком, как муху.

Бросив планшет рядом с собой, он включил стартер и, мягко выжав сцепление, тронул машину с места.

— Нам недалеко. Три минуты езды. Видите там слева несколько запущенный английский парк? А высокую бетонную стену? За ней скрывается охотничий замок Фриденталь. Отсюда его не видно. Конечно, стена — это неприятно, но приходится мириться. Зато в замке вас ожидает полнейший комфорт.

Он болтал весело и непринужденно, небрежно положив локоть на руль. А у меня перед глазами трясся его холеный, аккуратно постриженный затылок.

— Знаете? У меня идея! Давайте немного прокатимся. В замок мы всегда успеем. А погода такая восхитительная.

Он вел машину на очень большой скорости. Вскоре Заксенхаузен совершенно скрылся из глаз. Сколько я ни оглядывался, на горизонте не видно было даже кончика закопченной трубы. По обе стороны неслись зеленые полосы дубовой рощи. Мелькнул знак, предупреждающий о крутом повороте. Эсэсовец резко сбросил скорость. Тогда-то и раздался этот взрыв, вернувший мне свободу.

Я до сих пор не знаю, что тогда произошло. Только рядом с ним что-то рвануло негромко, но сильно. Меня прижало к спинке. А он сполз на сиденье, и его начало лизать пламя. Машина медленно свернула с шоссе, въехала в кювет передними колесами и замерла, подняв зад к небу.

Шатаясь как пьяный, я выполз на дорогу и побрел в лес. Я шел, пока не упал. Потом пришла ночь и с нею страшный налет. Пока горели земля и небо, я шел на восток.

5

— Патлач, я хочу переговорить с твоим хозяином.

— Многого хочешь, Профессор. Зачем?

— У меня есть дело.

— Говори со мной. Я уполномочен.

— Не очень-то я тебе доверяю. — Мильч смотрел на Патлача откровенно пьяным взглядом.

— Как хочешь. — Патлач прошелся по комнате.

Они были одни в квартире: мать Мильча работала в вечернюю смену. Роберт долго сидел молча, подперев щеки ладонями. Патлач не торопил событий. Он чувствовал, что в руки идет хорошая пожива. Он оправил салфетку на телевизоре, погладил кошку, закурил сигарету. К этому моменту Роберт дозрел.

— Слушай, у меня есть кое-какое барахло, и его надо сбыть, а у вас… у вас все концы. Помоги — получишь долю.

Патлач понимающе кивнул.

— Чистое барахло? — осторожно спросил он.

— Как чистое? — удивился Мильч.

— Ну, откуда оно? Где взял?

— А, ты вот о чем. Не волнуйся. Мой товар никакого отношения к «мокрым» делам не имеет. Экстра-класс. Только продавай.

— И в комиссионку можно?

— Запросто.

— А что же сам не сходишь?

Мильч посмотрел на Патлача.

— Не с руки. Товару слишком много.

— Врешь. Где тебе…

— Я вру?!

Мильч нетвердой походкой вышел в соседнюю комнату и возвратился с тяжелым кожаным портфелем.

— Смотри!

Он вывернул содержимое на старенькую скатерть. Мелодично позванивая, падали большие кольца с чистыми камнями, серьги старинной работы, подвески, кулоны, золотые браслеты и хорошо знакомые Патлачу швейцарские часики, пачки пятидесятирублевок. Патлач оцепенел. Глаза его вспыхнули нехорошим огнем.

— Ну что, вру я? — торжествующе спросил Мильч.

Патлач с трудом проглотил ком, застрявший в горле.

— Сила… — еле выдавил он. Золотой свет, казалось, сводил его с ума. Маленькие черные глазки не могли оторваться от драгоценностей.

— То-то! — удовлетворенно сказал Мильч. — Теперь веришь?

— Верю, как же, конечно, верю, Профессор. Это ты здорово устроил, заторопился Патлач и вдруг замолк. Ему не хватало воздуха.

— Предлагаю, — отчеканил Мильч, — работай со мной. Брось ты своего хозяина. Кстати, как его зовут?

— Турок, — машинально ответил Патлач.

— Ну вот, бросай Турка, переходи к Профессору. Будешь иметь… треть. Думаешь, это все? Будет еще в два раза, в три раза, в десять раз больше. Будет столько, сколько я захочу, понял? Организуй своих ребят и действуй.

Патлач, наконец, двинулся с места и приблизился к золоту. Руки его заструились по груде золота, перебирая и нежно ощупывая изгибы и грани браслетов, камней, колец и кулонов. В ласкающем подергивании его пальцев было что-то непристойное, извращенное, опасное.