Академик-секретарь не был похож на Ивана Фомича. Он, правда, не отличался большой терпимостью, порою даже бывал грубоват, но, крупный ученый и удивительно прямой человек, он терпеть не мог интриганов и склочников. Прочтя адресованную в президиум докладную, он брезгливо поморщился и спросил референта:

— Мы обязательно должны отреагировать на это?..

— Конечно, Валерий Никодимович! Ведь это не анонимка, и рае есть входящий номер, должен быть и исходящий.

— А ну вас… с вашими входящими-исходящими! Пошлите это директору института, пусть он и разбирается.

Так докладная Пафнюкова попала к директору института.

Алексей Александрович возмутился. И дело не в том, что он был учеником Орта (ведь Иван Фомич тоже был его учеником) и глубоко уважал Евгения Осиповича как руководитель учреждения, — он возмутился нарушением субординации. Конечно, никому у нас не возбраняется жаловаться в самые высокие органы, но зачем же сразу действовать через голову!

Зная, как относится к таким вещам Орт, закаленный в куда более жарких боях, он позвонил ему на квартиру.

— Евгений Осипович, тут на тебя твой лучший друг накапал в президиум. Всякая грязь, понимаешь ли, — одним словом, ерунда. Не стоит выеденного яйца, но, сам понимаешь, отреагировать надо… Ну да, ее переслали мне. Поэтому ты коротенько напиши… ну, разъяснение, что ли. Ответь по пунктам и срочно пришли мне. А уж я задам ему перцу! Да, на мое имя. Ну, будь здоров! Я тебе сейчас подошлю ее с курьером. Как работенка? Продвигается? К понедельнику закончишь? Молодчина! Ждем.

И Евгений Осипович, отложив работу, стал отвечать по пунктам. Его глаза устало скользили по машинописным строчкам. Он прочел, что уводят лабораторию от решения кардинальных задач, поставленных партией и правительством, что занят разработкой отвлеченной теоретической проблемы, которая никогда не даст выхода в практику.

«Злоупотребляя своим авторитетом, Е.О.Орт, — писал Иван Фомич, неоправданно раздул штаты лаборатории, лишив тем самым соседние секторы необходимых единиц. Лично подбирая кадры, он руководствуется странными и тенденциозными критериями и пренебрежительно относится к советам сотрудников лаборатории. Догматически понимая указания партии о выдвижении молодых работников, он возлагает решение важнейших вопросов на совершенно неподготовленных людей, лишенных необходимых знаний и опыта. Достаточно сказать, что вопреки общему мнению, Е.О.Орт единолично назначил на конкурсную должность младшего научного сотрудника… артиста Московского цирка тов. Подольского, который не только не имеет отношения к разрабатываемым лабораторией проблемам, но и вообще никак не связан с физикой». (Последний абзац кто-то подчеркнул красным карандашом.)

Далее Иван Фомич писал о разбазаривании государственных средств, беспринципном распределении премий, потоке никому не нужных диссертаций и т.д. и т.п.

Одна фраза задержала внимание Евгения Осиповича. В ней говорилось о его «неделовых» взаимоотношениях с «личной» стенографисткой тов. Л.С.Самагиной, которую «Е.О.Орт даже вызвал за государственный счет к себе в санаторий, где находился на излечении после перенесенной болезни».

Орт отложил бумагу, снял очки и разгладил морщины под глазами.

Так недостающий до критической массы миллиграмм урана вызывает цепную реакцию. Так ничтожное сотрясение воздуха рождает снежную лавину в горах. Так капля переполняет чашу. Так падает на раскаленный песок навьюченный верблюд от груза последней соломинки.

Орт двужильный, ему все нипочем, он все вынесет. Это стало привычкой. Он может руководить десятью аспирантами, направлять лабораторию, курировать институты, писать монографии, статьи и научно-популярные книжки, выступать на конгрессах и симпозиумах, редактировать и реферировать, быть оппонентом и участвовать в работе различных обществ.

А когда он мыслит?

Всегда. В троллейбусе и в столовой, на работе и дома, во сне.

А когда он «реагирует на сигналы»?

В перерывах между работой.

А бывают у него перерывы?

Нет!

Но перерыв наступил. У Орта остановилось сердце. Он схватился за грудь обеими руками. Попытался глотнуть воздух. И медленно сполз на ковер.

А дома никого не было. Все куда-то ушли. Ведь была суббота. Даже родные и близкие привыкают развлекаться самостоятельно, если человек постоянно работает. И близкие люди не лгут, когда уверяют, что ему не нужен отдых. «Он отдыхает, чередуя одну работу другой». И это правда, потому что так было всегда. Они просто привыкли к этому. И никогда не задумывались, что могло быть иначе.

Вскрытие не подтвердило инфаркта. Это был просто сердечный шок. Если бы позвали врача, который жил в квартире напротив, Орт мог бы еще долго жить. По крайней мере так говорили врачи. Впрочем, медицина, как и любая наука, не может учесть всего. Она предвидит лишь общее течение процесса. И действительно, иногда можно не учитывать частности. Так, например, можно было бы предвидеть некоторые последовавшие за смертью Орта события…

Сначала никто не хотел верить. Но постепенно около дома, в котором жил Орт, собралась толпа. Большие и сильные мужчины плакали навзрыд, размазывая по щекам слезы. Все как-то сразу и неотвратимо поняли, кого они потеряли. Все и каждый в отдельности. Полетели телеграммы. Зазвонили телефоны в редакциях газет и толстых академических журналов.

Орт умер за несколько дней до своего шестидесятилетия, которое намечалось пышно отпраздновать. Юбилейная комиссия была срочно переименована в комиссию по увековечиванию памяти, а сданный в печать юбилейный сборник трудов лаборатории превращен в памятный.

После торжественной панихиды в зале президиума Академии наук похоронная процессия отправилась на Новодевичье кладбище. Был и Иван Фомич и тоже плакал. Он собирался выступить с речью, но его отговорили. Подольский крепко держал под руку Урманцева, который шатался от горя.

Больше ничего не произошло. Жизнь не внесла существенных корректив в схему, которую можно было набросать априори.

Пытаясь прогнозировать дальнейшие события, мы встречаем уже значительно большие трудности. Удаление во времени от узлового пункта сопровождается увеличением числа неучтенных и даже неожиданных явлений. Такие флюктуации могут в корне перечеркнуть умозрительное представление и направить процессы совершенно в иное русло. Физик бы охарактеризовал такое состояние системы повышением ее энтропии. Но для систем бесконечно больших, примером которых может служить вселенная, а тем более для явлений, протекающих в человеческом обществе, понятие энтропии малоприменимо.

Поэтому трудно было заранее предсказать, как сложатся взаимоотношения сотрудников Института физики вакуума после смерти Орта.

Когда Иван Фомич пригласил Подольского в кабинет для беседы, Михаил почувствовал неожиданное облегчение. С тех пор как умер Орт, он каждое утро испытывал тоскливое чувство стеснения и тревоги. Просыпаясь с этой устоявшейся тяжестью, он еще яснее ощущал ее, подходя к институту. Ему казалось, что оборвались какие-то робкие, но очень важные нити, соединяющие его с институтом, точнее, дававшие ему право приходить сюда. Еще ему казалось, что все вокруг сомневаются в этом его праве и каждый раз удивляются приходу молчаливого и странного человека. Он старался меньше общаться с коллегами, реже обращаться к механикам, стеклодувам, снабженцам. Интуитивно ожидая, что в ответ на какую-нибудь просьбу его спросят: «А кто вы такой и что здесь делаете?» — он предпочитал обходиться своими силами. Незаметно он сам отделил себя невидимой стеной от коллектива. Стеной, которая вначале ему только мнилась и которой, веди он себя иначе, могло не быть.

Но тяжелее всего он переживал внезапное сужение горизонта, закрытие полыхающих зарницами волнующих далей. Даже если ему и удастся благополучно довести начатую работу до конца, он тем самым сразу же обрубит последнюю связь. Впрочем, не это было главным. Он перестал чувствовать себя частицей огромной ликующей реки. Если первые ослепительные дни, когда он работал по заданию Орта, он был приобщен к ее целенаправленному потоку, то теперь он видел, как постепенно река мелеет, разделяется на отдельные рукава, подсыхает на неожиданных излучинах.